1. Представления о древнеегипетских иероглифах в XVIII веке

убликация материалов, собранных в Египте учеными наполеоновской экспедиции, стала важной вехой в изучении данной страны. Однако в начале 20-х годов XIX века это событие было заслонено другим событием, которому будет придано намного большее значение для египтологии. Описание древнеегипетских памятников являлось грандиозным мероприятием, но само по себе оно создавало только предпосылки для дальнейших научных исследований культуры Древнего Египта. Все эти памятники несли мало информации о древнеегипетской цивилизации, поскольку смысл высеченных или начертанных на них иероглифов оставался для египтологов тайной. Разгадка этого смысла и стала самым значительным событием в египтологии первой половины XIX века, а возможно и вообще во всей истории изучения Древнего Египта.

В литературе, посвященной египтологии, вся заслуга в деле расшифровки древнеегипетских иероглифов приписывается, как правило, французскому египтологу Жану Франсуа Шампольону (Jean Francois Champollion, 1790—1832). "Для того, чтобы разгадать тайну иероглифов, нужен был чуть ли не коперниканский поворот, нужно было наитие провидца, смело рвущего с привычными традиционными представлениями, способного, словно молния, озарить тьму" — так представляется данное событие в известной, переведенной на 26 языков, книге К.В. Керама "Боги, гробницы, ученые". Провидцем объявляется в его книге именно Шампольон. Между тем существуют факты, заставляющие думать, что подлинная история разгадки смысла древнеегипетских иероглифов более сложна, чем та, которая представляется в книгах по египтологии.

Для раскрытия значения иероглифов необходимо было прежде всего определить их сущность. Многие древнеегипетские иероглифы похожи на рисунки. Поэтому ученые, стремившиеся понять смысл этих знаков, были склонны видеть в них только символы идей. Так, именно как на символы смотрел на древнеегипетские иероглифы Хораполло. Подобный подход к ним демонстрировал в своих произведениях и Атанасиус Кирхер. Взгляд на иероглифы как на символы идей был всецело доминирующим в среде европейских интеллектуалов вплоть до начала XIX века. Попытки же другой трактовки традиционной древнеегипетской письменности были слишком редкими и робкими, чтобы из них могло вырасти новое направление в ее изучении.

Первым, кто предпринял попытку взглянуть на древнеегипетские иероглифы не только как на символы идей, но и как на знаки, передающие буквы алфавита, был Клемент Александрийский, живший во второй половине II — в начале III века н. э. Это отмечал в одной из своих книг Ж.Ф. Шампольон. Предложенная Клементом Александрийским трактовка древнеегипетских иероглифов не была, однако, замечена позднейшими европейскими интеллектуалами, интересовавшимися их сущностью.

Новая попытка отказаться от понимания древнеегипетских иероглифов в качестве символов и трактовать их как буквы письменного языка была осуществлена только в 30-е годы XVIII века. Ее предпринял в своей книге "Наследие Моисея", опубликованной на английском языке в 1738 году и на французском в 1744 году, священник Уильям Варбуртон (William Warburton, 1698— 1779), ставший в 1759 году епископом Глостерским. По словам историка Джеймса Брауна, "этот ученый прелат основательно оспаривал тексты древних авторов, сообщавших о манере письма египтян. Он отличал теорию различных букв, которые создал обычай. Он обращал внимание на то, что иероглифы, или сакральные буквы, не являются названиями, присвоенными исключительно к сакральным объектам, но что они составляют подлинный письменный язык, применимый по нужде истории и к общественной жизни, так же как и к предметам религиозным и мифологическим: новейшие открытия подтвердили его наблюдение. Он ошибался, когда верил тому, что три вида букв, приводимых Клементом (Александрийским), формируют каждый отдельную систему письменности".

Попытка Уильяма Варбуртона взглянуть на иероглифы как на знаки письменного языка не имела в его время никаких последствий. Древнеегипетские иероглифы продолжали трактоваться исключительно в виде символов. Так, английский врач Уильям Стьюклей (William Stukeley), основавший в 1741 году в Лондоне Египетское общество, доказывал в 1762 году в своих работах, представленных Лондонскому Обществу Древностей, что древнеегипетские иероглифы отличаются по характеру от китайских, но они являются символическими и потому не поддающимися пониманию.

В 1770 году французский историк и востоковед Христиан Луи Жозеф де Гинь (Chretien-Louis-Josef de Guignes, 1721—1800) опубликовал в "Записках Академии Надписей" статью, в которой высказал мнение о том, что некоторые знаки в иероглифической письменности древних египтян являются детерминативами, то есть добавочными, пояснительными, предназначенными для различения иероглифов, которые пишутся одинаково, но имеют различные значения.

В 1797 году исследователь античной культуры датчанин Иоганн Георг Цоэга (Соэга) (Jorgen George Zoega, 1755—1809) опубликовал в Риме и на латинском языке книгу "О происхождении и назначении обелисков", посвященную культу мертвых, погребальным обрядам и надгробным памятникам древних народов. Эта книга подводила итоги многолетнего труда датского ученого по исследованию древнеегипетских памятников. Главной идеей данного труда был тезис о том, что корни античной культуры необходимо искать в доисторических, первобытных временах. Рассказывая в своей книге о древнеегипетских обелисках и высеченных на них иероглифах, И.Г. Цоэга предположил, что данные иероглифы являются знаками, выражающими буквы. В сочетании иероглифов, обведенных вытянутыми в длину овальными рамками — картушами, датский ученый угадал имена фараонов. "Нам видится повсюду на египетских монументах, — заявил он в книге "О происхождении и назначении обелисков", — занимающая основное место овальная или эллиптическая фигура, которая выражает способ выделения определенного синтагматического понятия, или название обозначенного имени собственного, или изображенной сакральной формулы".

И.Г. Цоэга выступил против взгляда на иероглифы как на некие доступные пониманию лишь избранной группы людей знаки, в которых закодированы тайные знания. Этот предрассудок был очень распространен в Европе в Средние века и в эпоху Возрождения. Немало его носителей было в среде европейских интеллектуалов и во второй половине XVIII века.

Ж.Ф. Шампольон, изучая творческое наследие И.Г. Цоэги, обратил особое внимание на стремление датского ученого составить "таблицу всех иероглифических знаков, существующих на египетских обелисках или монументах, хранящихся в Риме и в различных кабинетах Европы". По его словам, "это никогда не публиковавшееся подготовительное исследование поощряло датского ученого на продолжение его исследований египетской письменности, которым в особенности помогало глубокое знание им коптского языка; однако его смерть, слишком ранняя для науки, положила конец его полезным трудам".

2. Изучение древнеегипетской письменности в начале XIX века

Дальнейшие попытки расшифровки значения древнеегипетских иероглифов были связаны с "Розеттским камнем". В 1801 году министр внутренних дел в правительстве Первого консула Франции Наполеона Бонапарта Жан-Антуан Шапталь (Jean Antoine Chaptal, 1756—1832) передал копию надписей, высеченных на нем, известному французскому востоковеду Антуану-Исааку барону Сильвестру де Саси (Antoine Isaac Baron Silvester de Sacy, 1758—1838). Де Саси приступил к исследованию текстов "Розеттского камня" на греческом языке и демотическом варианте языка древних египтян. Результаты этого исследования он изложил в опубликованном в 1802 году "Письме гражданину Шапталю по поводу египетской надписи на монументе, найденном у Розетта". Де Саси признался министру-ученому в своей неспособности расшифровать иероглифический и демотический тексты "Розеттского камня", но при этом высказал мысль о том, что некоторые знаки демотического письма соответствуют именам Птолемей и Александр в греческом тексте.

Не справившись с разгадкой смысла иероглифических и демотических знаков, высеченных на "Розеттском камне", французский ученый передал копию его текста шведскому консулу в Париже, изучавшему под его руководством восточные языки, Иоганну Дэвиду Акербладу (Johan David Akerblad, 1763—1819).

И.Д. Акерблад знал коптский язык и имел некоторый опыт расшифровки финикийских и рунических надписей. Изучив письмена "Розеттского камня", шведский ученый обратил особое внимание на демотический текст. Ему удалось прочесть в этом тексте все имена, встречавшиеся в надписях, высеченных на греческом языке. Установив таким образом значение некоторых демотических знаков, он смог прочитать в демотическом тексте несколько слов, не являвших именами собственными. Они оказались удивительно похожими на слова коптского языка. Кроме того, И.Д. Акербладу удалось определить также значение нескольких иероглифов — в частности, тех из них, которые передавали числа: первый, второй третий.

Получив в своих исследованиях древнеегипетской письменности первые весомые результаты, шведский ученый решил узнать мнение о них Сильвестра де Саси. В письме к французскому профессору Акерблад изложил выводы, к которым пришел, изучая тексты "Розеттского камня". Де Саси в своем ответе Акербладу одобрительно отозвался о его исследованиях, но при этом не скрыл своих сомнений в правильности сделанных им выводов. Шведский ученый был обескуражен. Он не прекратил после этого дальнейших исследований древнеегипетской письменности, но вел их уже без прежнего энтузиазма. Между тем, как обнаружилось впоследствии, И.Д. Акерблад стоял на верном пути: ему удалось еще в 1802 году правильно определить значение шестнадцати алфавитных знаков в иероглифическом письме и четырнадцати — в демотическом.

В 1806 году в Лондоне вышла в свет книга "Древние алфавиты и объяснение иероглифического письма: с рассмотрением египетских жрецов, их категорий, инициации и жертвоприношений". В ней было опубликовано в переводе на английский язык рукописное сочинение арабского ученого-энциклопедиста Ахмада бин Абубекра Ибн Вахшияха (Ahmad bin Abubekr Ibn Wahshiyah), жившего на территории нынешнего Ирака во второй половине IX — в первой половине X века. Содержание данного сочинения свидетельствовало о том, что арабские ученые еще в IX—X веках трактовали древнеегипетские иероглифы не в качестве символов или рисунков, но в виде знаков, выражающих фонетический алфавит, то есть вполне сознавали то, что вплоть до начала XIX века не могли понять европейские интеллектуалы. Более того, Ибн Вахшиях выделял среди иероглифов знаки, являющиеся детерминативами. Последним он посвятил даже специальный раздел своего сочинения.

Из биографии мусульманского правоведа и мистика Дху аль-Нун аль-Мисри (Dhu al-Nun al-Misri), египтянина по происхождению, жившего в первой половине IX века, следует, что и этот арабский ученый достиг немалых успехов в расшифровке древнеегипетских иероглифов. Аль-Мисри оставил после себя рукописные произведения, которые показывают, что он знал коптский язык и мог читать отдельные слова в иероглифических и демотических письменах.

Европейские интеллектуалы, стремившиеся в различные эпохи проникнуть в тайну древнеегипетского иероглифического письма, кажется, совсем не догадывались, что правильный путь к этой тайне был намечен в трактатах средневековых арабских ученых. Более того, по всей видимости, даже сочинение Ибн Вахшияха, опубликованное в переводе на английский язык в 1806 году, не привлекло к себе внимания тех европейцев, кто в это время пытался разгадать смысл иероглифов. Во всяком случае, в литературе, посвященной истории дешифровки традиционной письменности древних египтян, ничего не говорится об этом сочинении Ибн Вахшияха.

3. Томас Юнг как исследователь иероглифов

После предпринятой в 1802 году попытки и. д. Акерблада определить значение иероглифов, высеченных на "Розеттском камне", европейские ученые в течение двенадцати лет нисколько не продвинулись по пути раскрытия тайны древнеегипетского письма. Новые шаги в этом направлении были сделаны только в 1814 году благодаря исследованиям текстов "Розеттского камня", проведенным английским ученым Томасом Юнгом (Thomas Young, 1773-1829).

Главной сферой научной деятельностью Томаса Юнга было естествознание. В конце XVIII — начале XIX века он сделал ряд научных открытий, поставивших его в ряд самых выдающихся физиков в истории человечества. Одним из наиболее значительных среди них было, в частности, создание теории световых волн. В годы своей юности Томас Юнг усиленно занимался изучением современных и древних языков: французского, итальянского, арабского, персидского, турецкого, эфиопского, латинского, древнегреческого, древнееврейского, древневавилонского, арамейского, самаритянского и др. Интерес к языкам, особенно к древним, малоизученным, сохранился в нем и в зрелые годы, превратившись в своего рода "хобби".

В начале 1814 года Томас Юнг получил от своего друга Уильяма Бугтона привезенный им из Египта папирус, на котором были начертаны демотические или, как их называл английский ученый, "энхориальные" письмена. Попытка прочитать эти письмена побудила Томаса Юнга заняться исследованием сущности древнеегипетской письменности вообще и надписей "Розеттского камня", в частности

Незадолго до своего обращения к древнеегипетским иероглифам Томас Юнг читал третий том книги "Митридат или всеобщее языкознание…" немецких филологов Иоганна Христофа Аделунга (Johann Christoph Adelung, 1732—1806) и Иоганна Северина Фатера (Johann Severin Vater, 1771—1826), в котором описывались африканские и американские языки. Впоследствии он вспоминал:

"При чтении этой искусно сделанной компиляции моя любознательность была возбуждена замечанием редактора, профессора Фатера, в котором он утверждал, что неизвестный язык камня из Розетты и тканевых лент, которые часто обнаруживаются вместе с мумиями, можно было бы разложить на алфавит, состоящий по меньшей мере из тридцати букв. Однако я всего лишь сохранил это общее впечатление и более не думал о тех надписях до того, пока они не привлекли моего внимания в ходе изучения некоторых фрагментов папируса, привезенного домой из Египта моим другом сэром Уильямом Рузом Бугтоном (William Rouse Boughton)… С этого случайного события начались мои египетские исследования".

Первичные итоги своего исследования фрагментов папируса У.Р. Бугтона Томас Юнг сопоставил с результатами, полученными при расшифровке демотического текста "Розеттского камня" И.Д. Акербладом. Ему показалось, что он продвинулся в изучении демотического письма намного дальше шведского ученого. Позднее Томас Юнг признается, что зимой 1814 года просмотрел брошюру Акерблада "в спешной манере". Скорее всего именно по этой причине английский ученый не увидел в исследованиях своего шведского коллеги ничего для себя ценного. В августе 1814 года Томас Юнг писал Сильвестру де Саси:

"Я сомневаюсь, что алфавит, предложенный мистером Акербладом, пригодится на что-либо иное, кроме как прочтение имен собственных. Иногда мне кажется, что идентифицированные им буквы напоминают нечто вроде силлабических знаков, с помощью которых китайцы передают звуки иностранного языка, и что в повседневном обиходе египтяне пользовались какими-то другими обозначениями. Но в настоящее время я не могу судить об этом с достаточной уверенностью…".

Неуверен был Томас Юнг в правильности и собственного способа перевода демотического текста древнеегипетского папируса. Свои краткие заметки об указанном папирусе он передал весной 1814 года в Лондонское Общество древностей. При этом ему показалось целесообразным скрыть собственное авторство и представить результаты своего творчества в форме письма У.Р. Бугтона президенту Общества. Спустя некоторое время данное письмо (вместе с приложенными к нему копиями демотического текста папируса) будет напечатано в журнале "Британская Археология".

Летом 1814 года Томас Юнг продолжил изучение надписей, высеченных на "Розеттском камне". Позднее он писал об этой своей работе:

"Путем внимательного и систематичного сопоставления различных частей одна с другой я удовлетворительно дешифровал все целиком в течение нескольких месяцев, чтобы быть в состоянии послать, в качестве приложения к статье, печатавшейся в "Археологии", перевод каждой из египетских надписей, рассматриваемой отдельно, различая содержание отдельных строк с такой большой ясностью, которой мои материалы могли бы мне позволить добиться. Очевидно, что это разделение в переводе предполагает в общем разделение значений отдельных слов".

Получив в сентябре 1814 года письмо от Сильвестра де Саси, в котором последний делился своими мнениями об исследованиях И.Д. Акерблада, Томас Юнг перечитал работу шведского ученого, посвященную древнеегипетской письменности. На этот раз его оценка данной работы была более, чем положительной. В ответном письме к де Саси, написанном в октябре 1814 году, Томас Юнг признавался:

"Я прочитал, хотя и в спешке, эссе Акерблада прошлой зимой и не был расположен согласиться с тем немногим, что я вынес из этого. Поэтому, будучи не особенно впечатлен его опубликованными результатами, я вновь обратился к исследованию. И хотя я не претендую на абсолютно верное решение и не опровергаю важности трудов господина Акерблада, я считаю себя вправе предложить мой собственный перевод в качестве совершенно независимого от его остроумной работы: это обстоятельство много добавляет к вероятности наших догадок, когда им случается совпадать. Лишь потому, что я получил ваше любезное письмо, я вновь перечитал труд Акерблада. И я обнаружил, что почти по каждому пункту он согласуется с результатами моих собственных исследований в отношении смысла слов, которые рассматривает автор. Это сходство следует признать более полным, чем мне представлялось до сих пор: ход рассуждений Акерблада кажется абсолютно верным. Должен, однако, сказать, что результат лишь в незначительной степени совпадает с начальным этапом исследований и что большая и наиболее сложная часть перевода до сих пор не получила какого-либо авторитетного подтверждения со стороны".

В процессе дальнейшего исследования иероглифического письма "Розеттского камня" Томасу Юнгу стало очевидно, что раскрытие его сущности невозможно без знания коптского письменного языка. Это понимал в свое время Атанасиус Кирхер, который, прежде чем приступить к разгадке значения иероглифов, работал с текстами коптской письменности, пытаясь отыскать в них следы традиционного древнеегипетского письма. Томас Юнг намеревался, опираясь на знание коптского языка, обнаружить алфавит, который позволил бы ему прочитать надпись, выполненную энхориальным (демотическим) письмом. Однако, первые же шаги, предпринятые им в данном направлении, привели его к убеждению, что "такой алфавит никогда не будет обнаружен, потому что его никогда не существовало". Рассмотрев около сотни хорошо идентифицируемых иероглифических знаков, английский ученый установил, что, во-первых, "многие простые объекты были представлены, как это можно вполне естественно предположить, их подлинными изображениями"; во-вторых, "многие другие объекты, представленные графически, использовались только в метафорическом смысле, в то время как огромное количество часто применявшихся символов, могло бы рассматриваться в качестве рисунков каких-либо не существующих объектов"; в-третьих, "для того, чтобы выразить множественность объектов, двойное обозначалось повторением иероглифа, однако три иероглифа того же самого рода, следующих один за другим, подразумевали неопределенную множественность"; в-четвертых, "определенные числа были выражены рисунком отряда воинов или лучников, или кругом или квадратом, для десятков"; в-пятых, "все иероглифические надписи читались спереди назад"; в-шестых, "имена собственные были включены в овальные круг или кайму, или картуш (cartouche), священных иероглифов"; в-седьмых, имя Птолемей, единственное существующее на "Розеттском камне", может быть "полностью идентифицировано только с помощью анализа энхориальной надписи".

Все вышеуказанные выводы об особенностях древнеегипетской иероглифической письменности Томас Юнг получил в процессе ее исследований, которые велись им в 1814 году. Спустя девять лет английский ученый скажет об этом в своей книге "Сообщение о недавних открытиях в области иероглифической письменности и египетских древностей…": "Насколько я когда-либо слышал или читал, ни одна из этих особенностей никогда не была установлена или задокументирована каким-либо другим лицом, мертвым или живым". Вывод о том, что иероглифы в картушах обозначают имена собственные Томас Юнг напрасно объявил здесь своим открытием. Эта мысль была выражена впервые, как отмечалось мною выше, датским ученым И.Г. Цоэгой в книге "О происхождении и назначении обелисков", вышедшей в свет в 1797 году. Однако остальные выводы о сущности древнеегипетского письма, сформулированные английским ученым, действительно никто до него не высказывал.

В 1815 году Томас Юнг опубликовал в шестом номере журнала "Библиотека критики (Museum criticum)" несколько писем, в которых выразил свои представления о происхождении и природе энхориальной (демотической) письменности. Эти представления он существенно дополнил в течение последовавшего года в процессе изучения энхорильных (демотических) текстов, напечатанных в многотомном сборнике "Описание Египта, или собрание наблюдений и исследований, сделанных в Египте во время экспедиции французской армии".

О том, к каким новым выводам пришел в рассматриваемое время Томас Юнг, можно судить по содержанию его письма к эрцгерцогу Иоанну Австрийскому, написанного 2 августа 1816 года. "Я уже удостоверился…, — писал он, — что энхориальная надпись Розеттского камня содержит некоторое количество индивидуальных знаков, связанных по смыслу с передающими их иероглифами, и я не был склонен возлагать особые надежды на алфавитную интерпретацию какой-либо части этой надписи. Ныне я полностью продемонстрировал иероглифическое происхождение скорописи, которой писались папирусы, находимые вместе с мумиями…".

Новые результаты своих исследований древнеегипетского письма Томас Юнг обобщил в двух письмах, которые отдал для публикации в седьмой номер журнала "Библиотека критики (Museum criticum)". Они были напечатаны в 1816 году в виде отдельного оттиска. Во всем своем объеме седьмой номер журнала "Museum criticum" выйдет в свет только в 1821 году, но английский ученый, не дожидаясь его появления, еще в 1816 году послал несколько копий новой своей публикации специалистам по древнеегипетской культуре в Париж и в другие европейские страны.

Продолжая изучение иероглифического письма, Томас Юнг сумел в 1818 году составить небольшой "Иероглифический словарь (Hieroglyphical vocabulary)", в котором дал краткое объяснение значения двухсот двух слов, начертанных иероглифами на древнеегипетских памятниках (в том числе и на "Розеттском камне"). Как покажут предпринятые рядом позднейших египтологов исследования, Томас Юнг верно определил значение более полусотни слов иероглифического письма. Из приведенных им в словаре четырнадцати фонетических иероглифов правильно было определено шесть.

Созданный Томасом Юнгом "Иероглифический словарь" был опубликован им в 1819 году в приложении к обширной статье "Египет", вошедшей в четвертый том "Дополнения" к "Британской энциклопедии". В 1820 году сделанное Томасом Юнгом в указанной статье объяснение некоторых главных иероглифов было напечатано в приложении ко второму изданию книги итальянского путешественника и археолога Дж. Баттиста Бельцони "Рассказ о работах и недавних открытиях среди пирамид, храмов, могил и раскопок в Египте и Нубии".

Все объясненные им иероглифы Томас Юнг разделил на группы, относящиеся к "Божествам (Deities)", "Животным (Animals)", "Неживым объектам (Inanimate objects)", "Свойствам и действиям (Attributes and actions)", "Отношениям (Relations)", "Времени (Time)", "Числам (Numbers)". Английский исследователь почти правильно прочитал имя фараона Птолемея и его супруги Береники. "Женой Птолемея Сотия и матерью Филадельфуса, — отмечал он, — была Береника, чье имя обнаружено на потолке в Карнаке во фразе "Птолемей и… Береника, боги-спасители. В этом имени мы, как оказалось, имеем другой образец силлабического (слогового) и алфавитного письма". В иероглифическом знаке, представлявшем собой рисунок птицы, помещенной между двумя полукругами, Томас Юнг увидел обозначение понятия "законный".

По его словам, это понятие "довольно естественно происходит от божества в его способности судить".

Оценивая значение своей работы по расшифровке значения иероглифов, английский исследователь писал: "Посредством знания иероглифических знаков, которое уже достигнуто, мы полностью компетентны выразить общую идею природы надписей на главных египетских монументах, сохранившихся до настоящего времени". Своими исследованиями древнеегипетской письменности Томас Юнг показал, каким путем необходимо идти, чтобы проникнуть в ее сокровенные тайны. Он был подлинным первооткрывателем методики разгадки смысла древнеегипетских иероглифов. Ему не удалось избежать ошибок, но, как отмечал еще его современник — историк Дж. Браун, "несмотря на эти ошибки, мистер Юнг имеет исключительную заслугу в том, что дал объяснение тайны, которая на протяжении столетий занимала ум ученых. Метод, которому он следовал в дешифровке энхорических и иероглифических текстов Розеттской надписи, не мог быть слишком замысловатым; он первый, кто имел честь продемонстрировать, что в этих двух видах письменности существуют знаки, которые, сохраняя свое первоначальное значение, предназначены представлять звуки. Без сомнения, он считал, что египетские знаки были идеографическими и, если становились иногда фонетическими, то лишь для выражения иностранных имен; однако эта ошибочная идея, которая задержала успех его открытия, не помешала ему заложить основы иероглифического алфавита".

4. Жан Франсуа Шампольон и его исследования древнеегипетской письменности

В исторической литературе разгадка значения древнеегипетских иероглифов и создание иероглифического алфавита связывается чаще всего с именем не Томаса Юнга, а Жана Франсуа Шампольона (Jean Francois Champollion, 1790—1832). Именно французскому египтологу достались лавры первооткрывателя тайн древнеегипетской письменности, хотя он шел по тропе, проложенной другим. В немалой степени поспособствовал этому сам Шампольон и, к сожалению, не только своими научными заслугами. Историю своих трудов по разгадыванию значения древнеегипетских иероглифов французский ученый описал таким образом, что все его предшественники в этом деле и в том числе самый главный из них — Томас Юнг — оказались в тени.

Языкознание было основной специальностью Ж.Ф. Шампольона. Еще в годы своего отрочества и учебы в Гренобльском Императорском лицее он выучил латинский, древнегреческий и арамейский языки. В 1807 году Жан Франсуа переехал в Париж и поступил в Школу восточных языков, где ведущим профессором был Сильвестр де Саси. За три года обучения здесь молодой Шампольон сумел изучить арабский, эфиопский, халдейский, персидский и коптский языки, а также язык Авесты, санскрит, пали и др.

Первый научный труд Шампольона назывался "Египет при фараонах, или исследования по географии, религии, языку, письменности и истории Египта до завоевания Камбиза". В 1807 году Шампольон прочитал введение к нему на заседании Гренобльской Академии. Мысли, высказанные молодым египтологом в этом сочинении, показались академикам настолько зрелыми и интересными, что они сочли возможным избрать его в члены своей Академии. Наверное, не без рекомендации Гренобльской Академии Шампольон занял в 1809 году должность преподавателя истории и политики в Гренобльском университете. Спустя три года его удостоят звания профессора древней истории факультета надписей Гренобльского университета. В 1818 году он получит профессорскую кафедру истории и географии в Королевском колледже Гренобля, которую будет занимать до лета 1821 года. В последующие годы Шампольон будет жить в Париже. В 1824—1825 годах он будет работать с египетскими коллекциями в музеях Италии. В мае 1826 года его назначат на должность хранителя египетского музея в Лувре. В 1828—1829 годах Шампольон побывает в Египте с целью изучения древних памятников. 12 марта 1831 года он будет назначен королем Луи-Филиппом на должность профессора египетской истории и археологии в Королевском колледже Франции. В этой должности он и окончит свой жизненный путь 4 марта 1832 года.

Надписи на "Розеттском камне" Ж.Ф. Шампольон начал изучать весной 1809 года во время работы над книгой "Египет при фараонах…". В этом первом своем крупном произведении молодой французский египтолог предпринял, по его словам, попытку "установить египетские имена страны Египет, ее рек, провинций и городов". В предисловии к нему Шампольон писал о "Розеттском камне": "Этот интересный памятник представляет собой декрет египетских жрецов, которые воздали великие почести молодому царю Птолемею Эпифану. Декрет написан иероглификой, египетским алфавитным письмом и по-гречески… Сейчас не время подводить итог исследованию египетского текста Розеттской надписи и алфавита, принятого нами. В последующих работах мы остановимся подробнее на этом вопросе". Из приведенных слов видно, что Шампольон занимался поначалу переводом лишь тех надписей на "Розеттском камне", которые были высечены демотикой. О сущности же иероглифического письма он имел весьма смутное представление. В частности, французский египтолог даже не считал возможным выразить его в каком-либо алфавите, тогда как демотическое письмо он считал алфавитным. Однако и в исследовании демотики Шампольон, как явствует из его собственного высказывания, продвинулся мало в то время, когда писал предисловие к своей первой книге. Не удавалось ему добиться сколько-нибудь серьезных успехов в раскрытии тайн древнеегипетской письменности и в последовавшие вслед за этим несколько лет.

В ноябре 1814 года Шампольон отправил экземпляр книги "Египет при фараонах…" в Королевское общество. В сопроводительном письме на имя президента данной организации, заменявшей в Англии национальную Академию наук, он сообщил: "Темой моей работы является исследование египетских иероглифических надписей, которые составляют лучшие экспонаты Британского музея. Я имею в виду памятник, обнаруженный в Розетте. Мои усилия по части его дешифровки, кажется, увенчались некоторым успехом, и результаты, которые полагаю, достигнуты после продолжительной и упорной работы, дают надежду на дальнейшие открытия в будущем". Французский ученый просил в своем письме сличить имевшиеся в его распоряжении копии высеченного на "Розетском камне" текста с оригиналом.

Должность секретаря, ведавшего перепиской с иностранными учеными, занимал тогда в Королевском обществе Томас Юнг. К нему и попало в конце концов письмо Шампольона. Впоследствии Томас Юнг вспоминал:

"В начале своих египетских исследований я случайно получил письмо от мистера Шампольона, которое сопровождало копию его работы о египетском государстве при фараонах, посланную в качестве дара Королевскому обществу: и так как он просил сообщить ему некоторые отдельные сведения, касающиеся нескольких частей энхориальной Розеттской надписи, которые были с дефектами представлены на гравюрных копиях, я охотно отвечал на его просьбы, ссылаясь на подлинный памятник, находившийся в Британском музее, и спустя короткое время после этого я послал ему копию своего предположительного перевода надписей в том виде, в каком он был помещен в "Археологии".

Весной 1815 года Томас Юнг написал Шампольону:

"Я не знаю, упоминал ли ненароком господин де Саси, с которым, без сомнения, вы состоите в переписке, об экземпляре моего предположительного перевода с комментарием последних иероглифических строк, который я ему выслал. Я отправил ему этот перевод египетской надписи в начале прошлого октября. Истинный же перевод иероглифики удался мне лишь в конце того же месяца".

Шампольон в ответном письме к английскому ученому признался:

"Мой бывший учитель господин Сильвестер де Саси ни словом не упомянул мне о вашем исследовании иероглифической части египетского текста Розеттской надписи. Поэтому не могу передать, месье, с каким волнением я жду экземпляра, который вы столь любезно мне предложили".

В июле 1815 года профессор де Саси дословно сообщил Томасу Юнгу следующее:

"Месье, помимо латинского перевода египетской надписи, который вы мне передали, я получил позже напечатанный английский, которого в настоящий момент не имею перед глазами, ибо предоставил его господину Шампольону по просьбе, с которой его брат обратился ко мне согласно письму, которое получил от вас… Я полагаю, месье, что ныне вы еще дальше продвинулись в своих изысканиях и прочитали большую часть памятника, по крайней мере, большую часть египетского текста".

После этих слов учитель молодого Жана Франсуа Шампольона сделал заявление, которое в то время не могло не показаться Томасу Юнгу в высшей мере странными. Профессор де Саси написал:

"Если я могу дать вам совет, то рекомендую вам не сообщать о ваших открытиях господину Шампольону. Он будет пытаться претендовать на приоритет в этой области. Во многих местах своего произведения он дает понять, что он открыл значение многих египетских слов из Розеттской надписи. Я сильно опасаюсь, что это не что иное, как шарлатанство. Добавлю даже, что я имею большие основания так думать… Впрочем, я не сомневаюсь, что, если бы господин Акерблад, Э. Катремер или Шампольон достигли реального прогресса в дешифровке египетского текста, они поспешили бы поделиться с широкой публикой своими открытиями. Скромность в этом случае была бы излишней, и никто из них не смог бы удержаться".

Совет де Саси ничего не сообщать Шампольону о своих новых открытиях в исследованиях египетского письма Томас Юнг проигнорировал. И в последующие годы он продолжал делиться с Шампольоном всеми своими достижениями в расшифровке иероглифических и демотических знаков древнеегипетской письменности. При этом Томас Юнг вполне сознавал, что молодой французский египтолог никакими подобными успехами в этом деле похвалиться не может. Позднее английский ученый будет вспоминать: "В отношении энхориального письма мистер Шампольон показался мне в то время сделавшим, тем не менее, мало. Несколько намеков, которые были им сделаны относительно его, казались полностью зависящими от исследований Акерблада".

Позднее Шампольон будет представлять свои научные исследования древнеегипетской письменности так, будто он вел их параллельно исследованиям Томаса Юнга, ничего не зная о последних. " Я должен сказать, — заявит он в 1824 году, — что в то же время и без какого-либо знания мнений месье доктора Юнга я полагаю, что мне удалось добиться достаточно надежным способом почти похожих результатов". Это заявление французского египтолога выглядит по меньшей мере странным в свете сохранившихся и цитированных выше писем Томаса Юнга, Сильвестра де Саси и его собственных. Из содержания данных писем следует, что Шампольон имел в своем распоряжении статьи Томаса Юнга, отражавшие результаты его исследований древнеегипетской письменности. Более того, французский ученый сам проявлял инициативу, дабы их заполучить.

Серьезные сомнения вызывает в приведенном заявлении Шампольона и его утверждение о том, что ему удалось добиться в 1814— 1815 годах в разгадке тайн древнеегипетского письма результатов "почти похожих" тем, которых добился Томас Юнг. Если допустить, что подобные, причем весьма серьезные, достижения в этом деле у французского ученого действительно были, то в таком случае непонятно, почему он их не опубликовал тогда, когда одну за другой печатал свои статьи о древнеегипетских иероглифах и знаках демотического письма английский исследователь. Поведение Шампольона в данной ситуации навсегда осталось бы необъяснимым — можно было бы строить много различных предположений о таком поведении, — если бы французский египтолог сам не помог понять главной причины его.

В 1821 году Ж.Ф. Шампольон опубликовал произведение "Об иератическом письме древних египтян", в котором изложил свои представления о традиционной древнеегипетской письменности, основанные преимущественно на изучении найденных в гробницах и напечатанных в сборнике "Описание Египта…" иероглифического и иератического текстов "Книги мертвых". Французский египтолог заявил в этом своем произведении, что "иероглифические знаки являются знаками вещей и не знаками звуков", и что "длительное изучение и в особенности внимательное сравнение иероглифических текстов с текстами второго вида (иератическими), рассматриваемыми как алфавитные, привело нас к противоположному выводу". Эти высказывания Шампольона убедительно свидетельствуют о том, что после более, чем десятилетних интенсивных исследований традиционной древнеегипетской письменности он так и не понял ее подлинной сущности, не раскрыл принципов, на основе которых она строилась. Его взгляд на иероглифы мало, чем отличался от воззрений на эти знаки древнеегипетского письма Гораполло, Атанасиуса Кирхера и других ученых, видевших в них исключительно символы вещей. Именно поэтому терпели неудачу на протяжении более десяти лет все попытки Шампольона прочитать иероглифические надписи на древнеегипетских памятниках.

Между тем Томас Юнг уже в 1818 году отчетливо понимал двойственную природу иероглифического письма. Он сознавал уже тогда, что не все иероглифы являются беззвучными знаками слов — идеограммами или символами, передающими понятие какого-либо предмета, но что есть помимо них и такие иероглифы, которые являются знаками, обозначающими звуковые буквы. Из этого факта английский ученый делал вывод о возможности выразить древнеегипетскую письменность в некоем алфавите. Как я уже отмечал, разработанный им примерный иероглифический алфавит был к 1821 году опубликован в двух изданиях: в декабре 1819 года — в приложении к энциклопедической статье "Египет", а в 1820 году — в приложении к основному тексту книги Дж. Бельцони "Рассказ о работах и недавних открытиях среди пирамид, храмов, могил и раскопок в Египте и Нубии". Но Ж.Ф. Шампольон жил и работал в указанные годы в Гренобле и не смог ознакомиться с последними публикациями английского исследователя. "Мистер Шампольон продолжал пребывать в Гренобле, где он состоял на службе в публичной библиотеке, до начала 1821 года, — вспоминал позднее Томас Юнг. — Я не имел удобного случая послать ему какую-либо из своих последних письменных работ; и он не читал статью "Египет", в которой было сконцентрировано их содержание, до того, как покинул Гренобль".

14 июля 1821 года Ж.Ф. Шампольон покинул Гренобль и спустя шесть дней — 20 июля — прибыл в Париж. Здесь и разыгрались главные события в его жизни, которые в исторической литературе описываются как дешифровка древнеегипетской письменности.

Продолжая в Париже исследования текстов "Книги мертвых", Шампольон сумел найти соответствие между знаками демотического, иератического и иероглифического письма и научился передавать демотический текст иератикой, а иератический — иероглифами. Однако для того, чтобы сделать следующий шаг, а именно: перейти к чтению древнеегипетских текстов, этого было мало. Надлежало разобраться в сущности иероглифического письма — понять, что такое иероглифы. "И лишь в тот момент (мы не можем определить, в какой именно), когда Шампольон решил, что иероглифические рисунки — это "буквы" (точнее говоря, обозначения слогов; его собственное раннее определение говорит, что они, "не будучи строго алфавитными, тем не менее слоговые"), наступил поворот: в этот момент Шампольон порвал с Гораполлоном, и этот разрыв, этот новый путь должен был привести к дешифровке". Так, определяется сделанный французским египтологом решающий шаг по пути разгадки значения иероглифов в книге К.В. Керама "Боги, гробницы, ученые". Выявление "иероглифического алфавита с греческими и демотическими эквивалентами" называется главным открытием Шампольона и в работе Э.А. У. Баджа "Мумия", и в книге "История письма", составленной из произведений Э. Доблхофера и И. Фридриха, и в книге "Библейские холмы" Э. Церена и во всех почти других работах, посвященных дешифровке древнеегипетского письма.

Но первым, кто объявил открытие возможности создания алфавита фонетических иероглифов главным достижением Ж.Ф. Шампольона на пути разгадки тайн древнеегипетской письменности, был, как это ни странно,… сам Шампольон. Сделал он это в сочинении, которому дал весьма примечательное название — "Письмо месье Дасье, постоянному секретарю Королевской Академии надписей и художественной литературы, относительно алфавита ФОНЕТИЧЕСКИХ ИЕРОГЛИФОВ, применяемых египтянами для написания на своих монументах титулов, имен и прозвищ греческих и римских монархов". 27 сентября 1822 года Шампольон зачитал выдержки из этого письма на заседании Академии. В том же году оно было опубликовано в виде отдельной брошюры.

Данному произведению Шампольона в исторической литературе придается значение эпохального. "За несколько дней он написал свое составившее эпоху "Письмо господину Дасье относительно алфавита фонетических иероглифов", которое 27 сентября было прочитано на заседании Академии надписей", — утверждается в книге "История письма". В книге же Э.А. У. Баджа "Мумия" "Письмо месье Дасье…" называется произведением, в котором Шампольон "окончательно доказал, что его система дешифровки абсолютно верна".

"Письмо месье Дасье…" действительно можно отнести к числу наиболее значительных работ за всю историю египтологии, и автор его, безусловно, вполне заслуженно может быть причисленным к плеяде самых выдающихся египтологов во всей истории египтологии. Тем не менее, данное произведение Шампольона не принадлежит, как это ни парадоксально, к таким, про которые можно сказать, что они украшают науку. Не красит оно и самого его автора.

В начале своего "Письма месье Дасье…" французский египтолог заявил, что ему "удалось после десяти лет тщательных исследований соединить сведения, почти полные, по общей теории" двух разновидностей древнеегипетского письма — иератической и демотической, знания о "происхождении, природе, форме и числе их знаков, правилах их сочетания посредством некоторых из этих знаков, которые выполняют функции чисто логические или грамматические, и заложить таким образом первые основания того, что можно назвать грамматикой или словарем этих двух письменностей (ecritures), используемых в большом количестве монументов, объяснение которых прольет много света на общую историю Египта. Относительно демотической письменности, в частности, достаточно драгоценной Розеттской надписи, что познакомиться с ней в целом; критическому исследованию ее мы обязаны прежде всего познаниям вашего знаменитого коллеги месье Сильвестра де Саси, а в последующем знаниям Акерблада и месье доктора Юнга, которые сделали первые правильные выводы на основе этого памятника. Это та же самая надпись, изучая которую, я определил ряд демотических знаков, каковые, принимая значение силлабико-алфавитное, выражали в идеографическом тексте имена собственные лиц, являвшихся в Египте иностранцами. Именно таким образом и в той же самой надписи, и в рукописи на папирусе, привезенном недавно из Египта, было обнаружено также имя Птолемея".

При чтении приведенных слов можно подумать, что именно Шампольон первым среди ученых определил демотические знаки, которые выражали в своем силлабо-алфавитном значении имена собственные правивших в Египте иностранцев и в том числе имя Птолемея. Между тем все это определил за несколько лет до написания Шампольоном "Письма месье Дасье…" Томас Юнг. Имя же Птолемей обнаруживал в демотическом тексте "Розеттского камня" еще Сильвестер де Саси в 1802 году. Шампольон упомянул в своем "Письме…" имена профессора де Саси и Томаса Юнга, но сказал об их достижениях в исследовании древнеегипетской письменности в предельно общих, неопределенных выражениях, указав лишь на то, что они "сделали первые правильные выводы". В примечании, помещенном на страницах 15 и 16-й "Письма месье Дасье…", Шампольон еще раз коснулся заслуг Томаса Юнга и опять в самых общих, неконкретных выражениях. Он заявил, в частности, что "доктор Юнг проделал в Англии на основе письменных памятников древнего Египта работу аналогичную той, которой занимался я в течение десяти лет; и его исследования промежуточного текста и текста иероглифического Розеттской надписи, так же как манускриптов, которые я назвал иератическими, представляют серию очень важных результатов".

Далее в рассматриваемом "Письме…" Шампольон заявил:

"Интерпретация демотического текста Розеттской надписи посредством греческого текста, который его сопровождает, заставила меня признать, что египтяне использовали некоторое число демотических букв, которым они придавали функцию выражения звуков, для включения в их идеографические тексты имен собственных и слов, чуждых по отношению к египетскому языку… Китайцы, которые также используют идеографическое письмо, тоже применяют процедуру совершенно подобную и созданную по той же самой причине. Розеттский памятник представляет нам применение той же самой вспомогательной системы письма, которую мы назвали фонетической, то есть выражающей звуки, в именах собственных монархов Александра, Птолемея, их жен (des reines) Арсинои, Береники".

Говоря о женских именах, Шампольон отметил, что они так же, как и мужские, помещались в иероглифических текстах в картуши. Но при этом к данным именам добавлялись специальные иероглифические знаки, обозначавшие женский род.

Изложение мыслей, выданных Шампольоном за свои, можно увидеть в статье Томаса Юнга "Египет", опубликованной за четыре года до появления "Письма к месье Дасье…". Так, говоря об имени Птолемей в надписи на "Розеттском камне", английский ученый писал: "В этом имени собственном и в нескольких других очень интересно наблюдать, каким способом алфавитное письмо порождается иероглифическим; процедура, которую можно объяснить манерой, которой современные китайцы выражают сочетание своих и чужих звуков". Что же касается иероглифических знаков, использовавшихся для указания женского рода того или иного имени, то они также были открыты не Шампольоном. Эти знаки и сам способ обозначения древними египтянами слов женского рода первым обнаружил Томас Юнг.

Характеризуя метод изложения материала в работе Шампольона "Письмо месье Дасье относительно алфавита фонетических иероглифов", Томас Юнг писал:

"Этот ход исследования оказывается на самом деле столь простым и столь естественным, что читатель должен естественно склониться к тому, чтобы забыть, что требовались какие-либо предварительные шаги, и принять это как само собой разумеющееся, или в качестве того, что было давно известно и принято, что кольца на Розеттском камне содержали имя Птолемея, и что полукруг и овал составляют терминологию женского рода, или что мистер Шампольон является сам по себе автором этих открытий. Однако, одна из самых больших трудностей, связанных с переводом Розеттских иероглифов, состояла в объяснении, каким образом сочетаниями иероглифов внутри колец, которые в значительной степени варьировались в различных частях камня, и которые оказывались в нескольких местах, где отсутствовало соответствующее имя на греческом языке, тогда как они не обнаруживались в других, где они должны были появиться, можно было представить имя Птолемея; и преодолеть эту трудность мне удалось не без огромного труда. Интерпретация же терминологии женского рода, я полагаю, никогда никем, кроме как мною, не давалась".

Желание Шампольона умалить достижения других египтологов в исследовании древнеегипетской письменности явно проявляется в тексте его "Письма месье Досье…". Так, в примечании 2 на странице 15 он заявил, что Томас Юнг определил при чтении начертанных иероглифами имен Птолемея и его супруги Береники "фонетическое значение четырех знаков: это буквы П, одной из форм буквы Т, одну из форм буквы M и буквы И". На самом деле английский исследователь установил фонетическое значение девяти букв в иероглифическом написании имен Птолемея и Береники. Шампольон не указал, например, что Томас Юнг определил фонетическое значение трех форм буквы H и двух форм буквы С. По всей видимости, не признал в данном случае французский египтолог достижений своего английского коллеги сознательно. Звуковому значению буквы С Шампольон посвятил почти две страницы "Письма месье Дасье…", и текст их изложен таким образом, что складывается впечатление будто именно он впервые распознал это значение. Между тем в действительности первым это сделал Томас Юнг, о чем свидетельствует содержание его статьи "Египет". Шампольон не скрыл в "Письме месье Дасье…" своего знакомства с данной работой английского исследователя, однако ни разу не сослался на нее при переложении изложенных в ней идей, хотя такая ссылка была бы в целом ряд фрагментов его произведения более, чем уместной. Шампольон избежал бы в этом случае упреков в стремлении присвоить себе достижения других египтологов. И, с другой стороны, отделил бы собственные заслуги в дешифровке древнеегипетских иероглифов от чужих.

Достижения самого Шампольона в раскрытии тайн древнеегипетской письменности были вполне весомы. Так, он усовершенствовал примененную Томасом Юнгом методику определения фонетического значения иероглифических знаков. Это позволило ему более правильно прочитать имя Птолемея и Береники. Томас Юнг полагал, разложив первое из названных имен на отдельные элементы, что "эти элементы, сведенные воедино, дают нам ПТОЛЕМАЙОС, греческое имя, или ПТОЛЕМЕЙОС, как оно может быть написано на коптском языке". Шампольон прочитал это имя как ПТОЛМИС. В знаках имени Береники Томас Юнг находил и гласные звуки, потому и читал его как БЕРЕНИКЕ. Он не догадывался, что древние египтяне в своем иероглифическом письме пропускали гласные. Шампольон прочитал указанное имя как БРНИКС, что было ближе к подлинному его звучанию.

Копия с надписи на обнаруженном на острове Филе обелиске, содержавшая имена Птолемея и его сестры Клеопатры, позволила Шампольону добавить к фонетическим иероглифам, определенным Томасом Юнгом, три новых знака. "Знаки, собранные из этих двух картушей и проанализированные фонетически, — делал вывод Шампольон, — дают нам, таким образом, уже двенадцать знаков, соответствующих одиннадцати согласным и гласным или дифтонгам греческого алфавита: А, АЙ, Е, К, Л, М, О, П, Р, С, Т". Изучая картуши с царскими именами, имевшиеся в иероглифических текстах, воспроизведенных в томах "Описания Египта…", французский исследователь сумел определить значение целого ряда других иероглифов, что дало ему материал для создания основ грамматики и словаря древнеегипетского иероглифического письма.

Серьезным достижением Шампольона, зафиксированным в его "Письме месье Дасье…", был вывод о том, что "использование вспомогательного письма, предназначенного представлять звуки и произношения определенных слов, предшествовало в Египте господству греков и римлян, хотя кажется очень естественным приписать введение полуалфавитного египетского письма влиянию этих двух европейских народов, которые, собственно говоря, с давних времен применяли алфавит". Томас Юнг считал данный вывод французского египтолога самой большой его заслугой в исследовании древнеегипетской письменности. "Поэтому, — писал он в 1823 году, — я сожалею, что не могу до сих пор поздравить мистера Шампольона с успехом его попытки отнести его систему фонетических знаков в самую отдаленную древность Египта: оказалось, однако, что он имеет более хорошую перспективу в объяснении некоторых персидских имен, будучи способным, как он сообщает мне, идентифицировать имя Ксеркса… Это на самом деле чудесное начало литературного предприятия; и я даже склонен надеяться, из последних сообщений мистера Шампольона, что он найдет какие-нибудь средства преодоления трудностей, с которыми я столкнулся, касаясь фараонов, поскольку он уверяет меня, что идентифицировал имена не менее тридцати из них, и что они согласуются с традициями Манефона…".

Упомянутых достижений Шампольона в разгадке тайн древнеегипетской письменности было вполне достаточно, чтобы обеспечить ему одно из самых почетных мест в истории египтологии. И кажется, что он вполне мог сказать о заслугах других египтологов в указанном деле с такой же конкретностью, с каковой заявил о его заслугах Томас Юнг. Почему же Шампольон промолчал о них?

Думается, причина столь странного для честного ученого поведения, которое показал Шампольон, была двоякой.

Прежде всего, следует признать, что если бы Шампольон четко отделил в "Письме месье Дасье…" собственные заслуги в дешифровке древнеегипетских иероглифов от заслуг других египтологов — в особенности от достижений Томаса Юнга — то это произведение, наверняка, не было бы сочтено во Франции "эпохальным". В этом случае и Шампольону, и всем его поклонникам пришлось бы согласиться с тем, что настоящим первооткрывателем в исследовании древнеегипетской письменности был английский ученый Томас Юнг, а француз Шампольон выступил в качестве всего лишь талантливого продолжателя его дела. Подлинным открытием в этой области было установление возможности и способов создания алфавита фонетических иероглифов. Именно этот алфавит Шампольон считал, как он сам признал, "главным предметом" своего "Письма месье Дасье…". Не случайно последнее было названо при публикации "Письмом… относительно алфавита фонетических иероглифов". Однако указанное открытие совершил не Шампольон, а Томас Юнг, который высказывавшиеся до него догадки о фонетической природе некоторых древнеегипетских иероглифов воплотил в теорию и практику. Именно Томас Юнг первым создал иероглифический алфавит. Он, конечно же, был несовершенным — английский исследователь вполне сознавал это и называл свой алфавит "предположительным". Но творение первооткрывателя всегда бывает несовершенным. Томас Юнг правильно определил фонетическое значение нескольких иероглифов — Шампольону оставалось лишь расширить их алфавит, что он и сделал, следуя во многом методике, которую впервые применил английский ученый.

Завершая свой разбор письма Шампольона об алфавите фонетических иероглифов, Томас Юнг сделал следующее заявление:

"Он легко поверит, что я желаю удовлетворительного ответа на мои собственные возражения: но в действительности, чем дальше продвинется он посредством напряжения своих талантов и мастерства, тем легче будет он способен признать без какого-либо чрезмерного ущерба для своей славы мое притязание на приоритет в отношении первых элементов всех его исследований; и я не могу не думать, что он в конечном счете почувствует, что для его чести и репутации более желательно признать справедливые притязания других, нежели если они их выдвинут".

Ж.Ф. Шампольон не думал, однако, признавать приоритета Томаса Юнга в создании первых основ алфавита фонетических иероглифов. Тем более, что выпустив в свет "Письмо месье Дасье…", он фактически отрезал себе путь к отступлению. Данное произведение было написано Шампольоном не только с целью изложения результатов своих исследований древнеегипетской письменности, но и для того, чтобы внушить образованному обществу мысль о том, что только он один решил проблему, над которой столетиями бились когорты европейских ученых, — именно он первым разгадал тайну древнеегипетских иероглифов и стал понимать их значение. "Письмо месье Дасье относительно алфавита фонетических иероглифов" являлось не только актом научного творчества, но и актом пропаганды идеи приоритета его автора в открытии ключа к дешифровке древнеегипетских иероглифов. Не случайно, Шампольон активно содействовал его распространению по европейским странам.

Однако существовало немало поводов для возникновения серьезных сомнений в том, что французский египтолог был первооткрывателем данного ключа. Один из таких поводов давала выше упоминавшаяся мною книга Шампольона "Об иератическом письме древних египтян", в которой утверждалось, что "иероглифические знаки являются знаками вещей, а не знаками звуков". Она вышла в свет в Гренобле всего за год до появления "Письма месье Дасье…", в котором Шампольон выступил сторонником прямо противоположной точки зрения. Если же к этому обстоятельству добавить тот факт, что взгляд на иероглифы как на фонетические знаки проводился в статье Томаса Юнга "Египет", опубликованной в декабре 1819 года, то само собой будет напрашиваться вывод о том, что резкий перелом в воззрениях Шампольона был вызван его знакомством с указанной статьей английского ученого. А то, что такое знакомство состоялось после переезда французского египтолога из Гренобля в Париж, подтверждал как он сам в "Письме месье Дасье…", так и Томас Юнг. Возникала ситуация по меньшей мере не очень благоприятная для распространения в обществе мифа о приоритете Шампольона в открытии ключа к дешифровке древнеегипетских иероглифов. Как же вышел Шампольон из нее? Об этом поведал в постскриптуме к уведомлению, предпосланному к тексту работы историка Джеймса Брауна "Очерк об иероглифах Египта", некто L. J. D…n. Коснувшись произведения Шампольона "Об иератическом письме древних египтян", он заметил: "Автор сделал все возможное для того, чтобы убрать это произведение in-folio с глаз публики, изымая его из торговли и из рук своих друзей немногие из экземпляров, которые были изначально распространены". Названная работа Дж. Брауна вышла в свет в Париже в июле-августе 1827 года, то есть еще во время жизни Шампольона. Поэтому вряд ли приведенное замечание было неправдой.

Как бы то ни было, Шампольону вполне удалось предать забвению порочившую его книгу "Об иератическом письме древних египтян". Однако все равно оставалось необъяснимым, каким образом французский египтолог, в течение десяти лет, по крайней мере, безуспешно пытавшийся понять сущность древнеегипетского иероглифического письма, вдруг в какой-то момент пришел к такому пониманию. И тогда появилась простенькая легенда, объяснявшая данную метаморфозу.

Согласно ей, у Шампольона якобы возникла в день его рождения (!) — 23 декабря 1821 года — "счастливая идея пересчитать в Розеттской надписи все знаки иероглифического текста и все слова греческого. Оказалось, что 486 греческим словам соответствовало 1419 иероглифов! Иероглифы не могут быть ни словами-знаками, ни идеограммами, ни символами — для этого их число слишком уже велико! Вот что железной логикой фактов доказывали его расчеты". Именно так якобы — легко и вдруг — Шампольон пришел к мысли о том, что иероглифы выступают помимо прочего также в качестве знаков, обозначающих звуковые буквы. При здравом размышлении поверить в то, что такое событие действительно произошло, очень трудно. Потому что получается странная вещь — ученый-филолог десять лет пытался понять сущность иероглифов и при этом не догадался за все это время проделать элементарное действие — сравнить количество знаков иероглифического и греческого текстов. Указанное событие выглядит слишком искусственным, чтобы его можно было счесть за правду. И случилось-то оно, оказывается, не в простой день, а в день рождения Шампольона. Данное совпадение придавало легенде хотя бы немного того, что ей явно не хватало — красоты.

Слегка украшенная таким образом легенда вошла в биографии Шампольона и в книги по истории дешифровки древнеегипетских иероглифов, чтобы восполнить недостающее звено в цепи перехода французского ученого от взглядов на иероглифы как на символы или идеограммы к точке зрения на них и как на фонетические знаки. На самом деле указанным звеном была скорее всего статья Томаса Юнга "Египет" или же личные беседы английского исследователя со своим французским коллегой, проходившие летом 1822 года, за месяц-два до написания последним знаменитого "Письма месье Дасье…". Однако признание правды было в данном случае для Шампольона равносильно признанию им также приоритета в открытии ключа к дешифровке иероглифов за Томасом Юнгом.

А это было невозможно для французского египтолога еще по одной причине. Борьба между Англией и Францией, определявшая жизнь Европы с конца XVIII века, не прекратилась после поражения наполеоновской армии под Ватерлоо. Она не сводилась лишь к вооруженному противостоянию, но имела с самого начала широкомасштабный характер, охватывали экономику, и политическую идеологию, и различные стороны духовной культуры. Одной из сфер, в которых в конце XVIII — первой половине XIX века разворачивалось соперничество между Англией и Францией, была, как это ни удивительно, сфера изучения Древнего Египта — египтология. Одним из проявлений данного соперничества стал конфликт, который возник осенью 1801 года между пребывавшими в Египте английскими и французскими военачальниками, по вопросу о том, кому должен принадлежать "Розеттский камень". Как известно, этот конфликт разрешился в пользу англичан. Драгоценный для египтологии камень оказался в Британском музее. Однако высеченный на камне двуязычный текст, будучи скопированным, оказался достоянием египтологов всего мира. Он способствовал активизации усилий европейских ученых по расшифровке древнеегипетского письма. С 1814 года наиболее интенсивно указанной проблемой занимались ученые Англии и Франции. В условиях борьбы между этими державами кропотливый труд английских и французских исследователей по расшифровке древнеегипетских иероглифов неизбежно приобретал характер соревнования, первенство в котором рассматривалось в качестве не только научной, но и политической победы над соперником.

Именно поэтому обнародование Шампольоном своего "Письма месье Дасье об алфавите фонетических иероглифов" было воспринято во Франции с удивительным восторгом. "Открытие Шампольона произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Ведь дешифровка иероглифов давно уже стала для его соотечественников делом, близким сердцу всей нации, главным вопросом дня. Вся Франция радовалась вместе с ним и разделяла восторг по поводу ни с чем не сравнимого подвига. Правда, Париж есть Париж, и, как со злобой утверждали завистники, здесь уже начали писать иероглифическим алфавитом Шампольона… любовные письма!" В этой обстановке покровитель Шампольона герцог де Блаказ (de Blacas) легко сумел добиться ему награды от самого короля Франции. В феврале 1823 года он вручил молодому египтологу от имени его величества золотую табакерку, на которой была выгравирована следующая надпись: "Король Людовик XVIII месье Шампольону Младшему по случаю его открытия иероглифического алфавита".

Произошедшее во Франции официальное признание Шампольона первооткрывателем ключа к дешифровке древнеегипетских иероглифов сделало официальной и шампольоновскую версию истории данного открытия. Известный французский египтолог Франсуа Огюст Фердинанд Мариэтт (Francois Auguste Ferdinand Mariette, 1821—1881) считал ее полностью соответствующей истине. Отметив в своей книге "Очерк истории Египта", какое большое значение для дешифровки иероглифов имела находка "Розеттского камня", он писал далее: "Не следовало бы в то же время верить, что дешифровка иероглифов посредством Розеттского камня будет достигнута с первой попытки и без проб. Как раз наоборот, ученые безуспешно пытались это сделать в течение 20 лет. Наконец, появился Шампольон. До него полагали, что каждая из букв, составляющих иероглифическое письмо, есть символ, то есть, что в одной из этих букв полностью выражена какая-нибудь идея. Заслугой Шампольона стало доказательство, что, напротив, египетское письмо содержит знаки, которые в действительности выражают звуки. Другими словами, это письмо является алфавитным". Он заметил, например, что повсюду, где в греческом тексте Розеттского камня обнаруживается имя собственное Птолемея, в месте, соответствующем египетскому тексту, находится некоторое количество знаков, окруженных эллиптической рамкой. Он сделал отсюда вывод о том, что:

1) имена монархов в иероглифической системе обращают на себя внимание с помощью такого способа украшения, который называется картушем;

2) знаки, содержащиеся в этом украшении, должны быть буквами имени Птолемей". Как видим, французский египтолог Ф.А. Мариэтт без тени сомнения приписывал своему соотечественнику Ж.Ф. Шампольону чужие заслуги.

Шампольоновская версия дешифровки древнеегипетских иероглифов является общепризнанной и в современной египтологии. Вот как она излагается, например, в книге современного российского египтолога В.В. Солкина "Египет: вселенная фараонов":

"Пожалуй, первые шаги к дешифровке древних надписей были сделаны лишь в XVII веке — эрудитом Афанасием Кирхером и его последователями шведом Дэвидом Акербладом и англичанином Томасом Юнгом, которые, несмотря на многочисленные ошибки, пришли в своих исследованиях к некоторым правильным выводам. Наконец, в 1822 году гениальному французскому ученому Жану Франсуа Шампольону (1790—1832), вдохновленному "египетской авантюрой" Бонапарта и собранными им коллекциями египетских памятников, удалось расшифровать двуязычную надпись на Розеттском камне и тем самым заложить основы для дальнейшего изучения древнеегипетского языка. Ключом к его пониманию для Шампольона стала догадка, что в египетской иероглифике были не только пиктограммы, но и алфавитные знаки, которые он смог сопоставить с греческим текстом Розеттского камня. В итоге он насчитал 1400 иероглифов, которые соотносились с 500 словами греческого текста, правильно предположил, что царские имена Птолемея и Клеопатры в иероглифическом варианте были обведены овалами — картушами, и прочитал их побуквенно".

Любопытно, что исследования шведа Дэвида Акерблада и англичанина Томаса Юнга оценены В.В. Солкиным в тех же самых общих выражениях, которые применил к ним в своем "Письме месье Дасье…" Ж.Ф. Шампольон. Напомню: оценивая вклад в дешифровку древнеегипетских иероглифов де Саси, Акерблада и Юнга, французский египтолог ограничился лишь замечанием, что они "сделали первые правильные выводы". В.В. Солкин написал, что ключом к пониманию древнеегипетского языка "для Шампольона стала догадка, что в египетской иероглифике были не только пиктограммы, но и алфавитные знаки". Указанная догадка действительно стала ключом к разгадке тайн иероглифического письма, однако первым пришел к ней, как показано выше, совсем не Шампольон. И также не Шампольон первым "правильно предположил", что царские имена Птолемея и Клеопатры в иероглифическом варианте были обведены овалами — картушами. И прочитал он "побуквенно" первым только имя Клеопатры. Имя же Птолемея впервые прочитал Томас Юнг, а Шампольон лишь исправил не слишком серьезную ошибку в его чтении данного имени.

Своеобразным проявлением доминирования в современной египтологии шампольоновской версии дешифровки древнеегипетских иероглифов является изданная в 1998 году в Германии обширная — общим объемом в 2988 страниц — библиография по Древнему Египту: список публикаций начинается в ней с 1822 года, времени выхода в свет работы Ж.Ф. Шампольона "Письмо месье Дасье относительно алфавита фонетических иероглифов".

15 февраля 1824 года французский египтолог писал заместителю министра внутренних дел Сардинии Лодовико Косте (Lodovico Costa), с которым познакомился еще во время своего пребывания в Гренобле:

"Осмеливаюсь надеяться, хотя я и покинул Гренобль ради Парижа, что вы не совсем меня забыли. Я, впрочем, позаботился в прошлый год напомнить вам о себе, послав вам через министерство иностранных дел мое Письмо месье Дасье, содержащее мое открытие иероглифического алфавита. Эта брошюра адресована вами в Королевский Архив в Турине. С тех пор я продолжаю свои египетские исследования с еще более счастливым успехом; я могу, наконец, представить в Институт систему иероглифической теории и всю систему египетской графики. Мое произведение принято с благосклонностью, и король на основании формального предложения Института приказал напечатать его в Королевской типографии. Мое новое произведение появится через несколько дней, и тогда весь Египет откроется современной учености. Все мои результаты основаны на памятниках, которым я даю интерпретацию, и они больше не являются немыми для меня, потому что они несут религиозные символы или какие-то египетские надписи".

Новая книга Шампольона, названная им "Кратким очерком иероглифической системы…" выйдет в свет в середине апреля 1824 года. Она была подготовлена к печати еще в конце 1823 года, но ее издание задержалось на три месяца из-за желания Шампольона получить согласие короля Людовика XVIII на посвящение ему книги и соответственно деньги из королевской казны на ее печатание. Его величество выразил согласие принять посвящение только 29 марта.

Стремление французского египтолога утвердить себя в общественном мнении в качестве первооткрывателя ключа к разгадке тайн древнеегипетского письма во многом определило содержание его "Краткого очерка иероглифической системы древних египтян". В этом произведении повторяется версия истории дешифровки древнеегипетских иероглифов, изложенная им в "Письме месье Дасье…". Вместе с тем здесь нашли свое отражение многие ценные выводы относительно иероглифов, которые впервые были сделаны именно Шампольоном. Так, в "Кратком очерке иероглифической системы древних египтян" получила дальнейшее развитие мысль о том, что фонетический алфавит применим к иероглифическим знакам всех эпох истории Древнего Египта и что иероглифические надписи, начертанные на древнеегипетских памятниках, составлены большей частью из знаков указанного алфавита.

В июне 1824 года Ж.Ф. Шампольон отправился в Турин, где в течение нескольких месяцев знакомился с обширной коллекцией древнеегипетских папирусов, собранных генеральным консулом Франции в Египте Бернардино Дроветти (Bernardino Drovetti, 1775—1852) и проданных им Королевскому Египетскому музею. Помимо папирусов, в этом музее хранилось множество древнеегипетских памятников: статуй, обелисков, плит и т. п. Первый свой визит в Египетский музей в Турине Шампольон совершил 9 июня 1824 года. "Нет ничего сравнимого с этой огромной коллекцией", — писал он в одном из своих писем. Далее Шампольон перечислил наиболее интересные памятники, отметив в заключении, что "количество манускриптов составляет сто семьдесят один". Самым значительным из папирусов, проданных египетскому музею в Турине, был сохранившийся в 164 клочках манускрипт со списками правителей Древнего Египта с первой династии по пятнадцатую. Этот документ получил впоследствии у египтологов название "Туринского царского папируса". Большая часть начертанных на нем имен древнеегипетских властителей оказалась весьма похожей на имена, которые приводил в своей "Египтиаке" Манефон Севеннитский.

После Турина Шампольон побывал в музеях Рима, Неаполя, Флоренции и Легхорна, в которых также хранились древние папирусы, вывезенные из Египта французским генеральным консулом. Часть папирусов, собранных Дроветти, будет перевезна в Париж и составит ядро Египетской коллекции музея в Лувре. В 1826 году Шампольон будет назначен королем Карлом X на должность ее хранителя.

В 1828 году Ж.Ф. Шампольон отправился для исследования древних памятников в Египет. В письме из Александрии, написанном старшему брату 22 августа 1828 года, он сообщил, что ступил на землю Египта четыре дня назад — 18 августа. Исследовательская работа Шампольона на египетской территории, сопровождавшаяся копированием многочисленных иероглифических надписей, продолжалась с небольшими перерывами до конца ноября следующего года. 28 ноября 1829 года он писал брату Жаку Жозефу Шампольону Фижеаку: "Наконец, мне позволено сказать прощай моей святой земле, этой стране удивительно исторической; я покину Египет, будучи переполненным благодарностью к ее древним и ее современным жителям, ко 2 или 3 декабрю". 23 декабря 1829 года Шампольон был в Тулоне. В начале марта следующего года он прибыл в Париж.

О некоторых итогах своей полуторагодовой командировки в Египет Шампольон рассказал в письме генеральному интенданту королевского дома барону де Буильри

"Мне удалось, благодаря моей полной преданности важному предприятию, которое вы поручили мне исполнить, остаться на высоте столь благородной задачи и оправдать самые лучшие надежды, которые европейские ученые хотели бы связать с моим путешествием. Египет пройден шаг за шагом, и я побывал повсюду, где время остановилось, продлив существование нескольких остатков великолепной древности; каждый памятник стал объектом детального изучения; я срисовал все барельефы и скопировал все надписи, которые могут пролить свет на первобытное состояние народа, и которые можно назвать смесью наиболее древних письменных традиций. Материалы, которые я собрал, превосходят мои ожидания. Мои портфели полны огромных сокровищ, и я полагаю, мне позволительно сказать, что история Египта, история его культа и искусств, которые в нем развивались, будут хорошо известны и справедливо оценены только после публикации рисунков, ставших плодом моего путешествия. Я считаю своим долгом посвятить все сбережения, которые мне удалось сделать в Мемфисе, в Фивах и т. д. для обогащения музея Карла X новыми памятниками; я вполне счастлив собрать множество предметов, которые укомплектуют различные серии египетского музея в Лувре; и я осмелился, наконец, после глубоких сомнений, приобрести самый красивый и самый дорогой саркофаг, который еще извлекается из египетских катакомб. Ни один из европейских музеев не обладает столь прекрасным предметом египетского искусства. Я собрал также коллекцию отборных предметов, вызывающих очень большой интерес, среди которых находится бронзовая статуэтка изысканной работы, целиком инкрустированная золотом, и представляющая египетскую королеву династии Бубаститов. Это наиболее красивый из известных предметов данного рода".

В письме к директору отдела искусств королевского дома виконту Состену де Ларошфуко (Sosthunes de Larochefoucaud), написанном также 26 декабря 1829 года, Шампольон повторял свой рассказ о привезенных им из Египта сокровищах, которые, по его словам, "прояснят множество исторических точек зрения, проливая в то же время свет на возбуждающие наиболее острый интерес формы египетской цивилизации". "Я получил, наконец, — сообщал он далее, — некоторые представления для общей истории искусств и в особенности для истории их перехода из Египта в Грецию".

Богатейший исторический материал, собранный Шампольоном в Египте, позволил ему завершить к 1831 году разработку учебного курса по египетской грамматике. Королевским ордонансом от 12 марта 1831 года он был введен в программу обучения в Королевском колледже Франции. Первую свою лекцию по египетской грамматике, которой было придано значение вступительной лекции к курсу археологии, профессор Шампольон прочитал здесь 10 мая того же года.

Смерть Ж.Ф. Шампольона, последовавшая 4 марта 1832 года, помешала ему завершить свои труды по исследованию древнеегипетской истории и письменности. Жак Жозеф Шампольон Фижеак (1778—1867), занимавший в то время должность хранителя в департаменте манускриптов Королевской библиотеки в Париже, не даст пропасть рукописям своего младшего брата. В 1833 году он подготовит к печати и опубликует письма знаменитого египтолога, писавшиеся в 1828—1829 годах из Египта и Нубии.

В 1836 году им будет выпущена в свет книга "Египетская грамматика, или Общие принципы священного письма египтян".

В последние годы своей жизни Шампольон Младший работал помимо прочего и над "Египетским словарем иероглифического письма", но и его, так же как "Египетскую грамматику", не успел завершить. Это произведение будет опубликовано Шампольоном Старшим в начале 40-х годов XIX века.

"Египетскую грамматику" Жан Франсуа Шампольон считал главным произведением своей жизни. После первого удара жестокой болезни, случившегося в декабре 1831 года, он, по воспоминанию его брата Жака Жозефа, "не занимался ничем еще, кроме как этой "Грамматикой". А после того, как в нем появилась уверенность, что ничто уже не сможет победить его болезнь, он сказал брату о манускрипте данного произведения: "Спрячь его тщательно, я надеюсь, что оно будет моей визитной картой для потомства".

Основной текст "Египетской грамматики" состоял из введения и тринадцати глав. Первые девять глав его представляли в сущности своей не грамматику египетского языка, а теорию египетского письма. В качестве введения к основному тексту была опубликована вступительная лекция Ж.Ф. Шампольона к курсу археологии, читавшаяся им в Королевском колледже Франции.

Знаменитый египтолог дал в этом введении (вступительной лекции) обзор исследований древнеегипетской иероглифической письменности до 1824 года. Его цель очевидна — Шампольон желал еще раз утвердить мнение о своем приоритете в открытии алфавита фонетических иероглифов.

В отличие от "Письма месье Дасье…", в котором это мнение было проведено впервые, во введении к "Египетской грамматике", более подробно освещались результаты исследований древнеегипетской письменности, полученные предшественниками Шампольона.

Так, о бароне Сильвестре де Саси здесь было сказано, что он, "получив факсимиле Розеттского памятника, изучил демотический текст, сравнивая его с греческим текстом, и опубликовал резюме своих исследований в письме, адресованном месье графу Шепталю, в то время министру внутренних дел. Это письмо содержало первые основы дешифровки промежуточного текста посредством определения групп знаков, соответствующих именам собственным Птолемея, Арсинои, Александра и Александрии, упомянутым по разным случаям в греческом тексте".

Что же касется шведского востоковеда И.Д. Акерблада, то он, как отмечал Шампольон, "следуя тем же самым путем, что и французский ученый, занимался по его примеру сравнением двух текстов: он опубликовал анализ греческих имен собственных, приводимых в надписи демотическими буквами, и вывел во время этого анализа краткий демотический или народный египетский алфавит".

По мнению Шампольона, после работ де Саси и Акерблада оставалось лишь доказать, что "обыкновенное письмо древних египтян выражает иностранные имена собственные посредством по-настоящему алфавитных знаков".

Говоря о достижениях Томаса Юнга, Шампольон отметил в первую очередь, что английский ученый "привнес в сравнительное изучение трех текстов Розеттского памятника дух метода, проявляющегося в высшей степени в наиболее умозрительных построениях физических и математических наук. Он распознал посредством сравнения всего материала сохранившихся частей надписи демотической и надписи иероглифической группы букв, соответствующих словам, использованным в греческой надписи. Эта работа, результат полного проницательности сопоставления, установила в конце концов несколько конкретных понятий об образах, свойственных различным ветвям египетской графической системы, и об их соответствующих связях; он представил материальные доказательства утверждениям древних относительно использования фигуративных и символических букв в иероглифическом письме; однако глубокая природа этого письма, его взаимоотношения с разговорным языком, количество, сущность и взаимосвязи этих основных элементов, оставались еще неопределенными в волне гипотез".

Далее Шампольон утверждал, что "в том, что касается природы иератических и демотических текстов, английский ученый придерживался поочередно двух полностью противоположных систем. В 1816 году он верил, вместе с Египетской комиссией, в алфавитную природу всех знаков, составляющих промежуточный Розеттский текст… Однако в 1819 году, полностью отказавшись от идеи действительного существования в египетской графической системы звуков по-настоящему алфавитных, доктор Юнг утверждал, напротив, что демотическое письмо и письмо иератических папирусов принадлежат, подобно примитивному, иероглифическому, письму к системе, состоящей из чисто идеографических знаков. В то же время… он пришел к выводу о том, что для написания единственно иностранных имен собственных египтяне применяли, как китайцы, знаки действительно идеографические, но отклонявшиеся от их обычного выражения для того, чтобы заставить их в этом случае представлять звуки. Именно в этом убеждении английский ученый предпринял анализ двух иероглифических имен собственных, имени Птолемея и имени Береники; однако этот анализ, извращенный в самом своем принципе, не приводил к какому-либо результату, в том числе к чтению хотя бы одного из имен собственных, высеченных в таком большом изобилии на монументах Египта".

"Таким образом, — заключал Шампольон свой обзор истории дешифровки древнеегипетских иероглифов, — вопрос, относящийся к элементарной природе иероглифической системы оставался в целом следующим: действовала ли египетская письменность идеографически, или выражала идеи в знаках звука тех же самых слов?"

Представляя свои собственные исследования, французский египтолог выразил их суть следующим образом:

"Мои труды показывают, что истина находится как раз между этими двумя крайними гипотезами: то есть, что египетская графическая система в целом одновременно использовала знаки идей и знаки звуков; что фонетические буквы той же природы, что и буквы нашего алфавита, вместо того, чтобы ограничиться единственно выражением иностранных имен собственных, формировали, напротив, более значительную часть египетских иероглифических, иератических и демотических текстов, и представляли, сочетаясь между собой, звуки и произношения слов, свойственных египетскому разговорному языку. Эта точка зрения, на самом деле фундаментальная, показанная и развитая в первый раз в 1824 году в моем произведении, названном "Кратким очерком иероглифической системы" будучи примененная ко множеству оригинальных монументов, получила самое полное и менее всего ожидавшееся подтверждение".

Шампольоновская версия истории дешифровки древнеегипетских иероглифов, воспроизведенная в "Египетской грамматике", являлась более подробной по сравнению с версиями, которые были представлены им в "Письме месье Дасье…" и в "Кратком очерке иероглифической системы". Но при этом она не была правдивее их. И так же, как и прежде, менее всего правды Шампольон говорил об исследованиях Томаса Юнга и о собственном пути к научной истине.

Суть рассказа об истории исследований древнеегипетской письменности, который Шампольон давал в своей вступительной лекции к курсу археологии в Королевском колледже Франции и который был опубликован впоследствии в рамках введения к его "Египетской грамматике", была незамысловатой. Шампольон показывал, что над проблемой дешифровки иероглифов безуспешно бились многие ученые. Не сумел решить этой проблемы, несмотря на ряд несомненных достижений в исследовании древнеегипетской письменности, и Томас Юнг. Главная его ошибка, преградившая английскому ученому путь к успеху в данном деле, заключалась в неправильной трактовке природы иероглифического письма. И только один Шампольон не впадал в какие-либо заблуждения, но, взявшись за решение указанной проблемы, правильно понял сущность древнеегипетского письма и успешно разрешил проблему его дешифровки.

На самом деле путь Шампольона к успеху проходил в большей своей части по дебрям заблуждений. Ошибки Томаса Юнга, на которые указывал французский египтолог, являлись в определенные времена и его собственными ошибками. Так, заявляя, что Томас Юнг "в том, что касается природы иератических и демотических текстов" "придерживался поочередно двух полностью противоположных систем", Шампольон говорил и о собственных метаниях. В самом начале своих исследований иероглифов он, читая тексты Клемента Александрийского, обратил внимание на его утверждение, что в основе иероглифического письма лежат фонетические знаки. Из этого утверждения сама собой вытекала мысль о возможности воссоздать алфавит фонетических иероглифов. Однако французский египтолог не сделал шага к данной мысли и более того вообще отказался от взгляда на иероглифы как на звуковые буквы. И стал утверждать то, что по его словам, утверждал английский ученый Томас Юнг, а именно: что "демотическое письмо и письмо иератических папирусов принадлежат, подобно примитивному, иероглифическому, письму к системе, состоящей из чисто идеографических знаков". В начале своего "Письма месье Дасье…" Шампольон заявлял, что надеется убедительно продемонстрировать, что иератическая и демотическая разновидности письма "являются не алфавитными, как об этом вообще думали, но идеографическими, как сами иероглифы, то есть содержащими идеи, а не звуки языка".

Еще одним заблуждением Томаса Юнга, отмеченным Шампольоном во введении к "Египетской грамматике", являлся вывод "о том, что для написания единственно иностранных имен собственных египтяне применяли, как китайцы, знаки действительно идеографические, но отклонявшиеся от их обычного выражения для того, чтобы заставить их в этом случае представлять звуки". Французский египтолог верно передал идею, которую Томас Юнг, проводил в своей статье "Египет". Но "забыл" при этом хотя бы просто упомянуть (ради истины), что и это заблуждение английского ученого им полностью разделялось. И оно опять-таки отразилось в содержании "Письма месье Дасье…". "Я уверен, — писал здесь Шампольон, — что те же самые иероглифическо-фонетические знаки использовались для выражения звуков греческих и римских имен собственных… Я думаю даже, месье, что фонетическое письмо существовало в Египте в эпоху сильно отдаленную…; и что оно применялось также тогда, как это было после Камбиза, для написания (правда, в общих чертах) в идеографических текстах иностранных имен собственных народов, стран, городов, монархов" и индивидов, которые было необходимо запомнить в исторических текстах или в монументальных надписях".

Назвав мысль Томаса Юнга о применении фонетических иероглифов лишь для написания иностранных имен собственных заблуждением, Шампольон заявил, что именно она помешала английскому ученому добиться успеха — он мол "предпринял анализ двух иероглифических имен собственных, имени Птолемея и имени Береники·, однако этот анализ, извращенный в самом своем принципе, не приводил к какому-либо результату". На самом деле указанное заблуждение не помешало Томасу Юнгу добиться результата — причем такого, который стал истинным открытием в дешифровке древнеегипетских иероглифов. Этим результатом явилось создание Томасом Юнгом предположительного алфавита фонетических иероглифов. Об этом успехе английского ученого Шампольон умолчал в "Письме месье Дасье…", не сказал о нем в "Кратком очерке иероглифической системы" и "забыл" сказать во введении к "Египетской грамматике".

Самым главным своим достижением в исследовании древнеегипетской письменности Шампольон назвал в указанном введении мысль о том, что "египетская графическая система в целом одновременно использовала знаки идей и знаки звуков; что фонетические буквы той же природы, что и буквы нашего алфавита, вместо того, чтобы ограничиться единственно выражением иностранных имен собственных, формировали, напротив, более значительную часть египетских иероглифических, иератических и демотических текстов". И здесь французский египтолог не покривил душой — эта мысль действительно была главным его достижением. Но когда же он впервые высказал ее. Оказывается, по его собственным словам, "эта точка зрения, на самом деле фундаментальная", была показана и развита им "в первый раз в 1824 году" в произведении, названном "Кратким очерком иероглифической системы".

Почему же тогда Шампольон представлял в качестве научного открытия свое "Письмо месье Дасье относительно алфавита фонетических иероглифов"? И почему это произведение талантливого и хитроватого французского египтолога считается в исторической литературе "эпохальным"? Ведь в нем представлен анализ иероглифов, который сам Шампольон в последний год своей жизни назвал "анализом, извращенным в самом своем принципе".